И.Э.Грабарь пишет в своей знаменитой книге «Неизвестные и предполагаемые работы В.И.Баженова», – М., 1951. – С. 13, 14, 123: «ИМЕННО ПАМЯТНИК И ДОЛЖЕН ДИКТОВАТЬ НАМ СУЩЕСТВО СВОЁ, СУЩЕСТВО ЗАМЫСЛА ЕГО АВТОРА. АНАЛИЗ ПАМЯТНИКА ПРИВОДИТ К ВЫВОДАМ НЕОСПОРИМЫМ, НЕОПРОВЕРЖИМЫМ, ЗНАЧИТЕЛЬНО БОЛЕЕ УБЕДИТЕЛЬНЫМ, ЧЕМ ЛЮБЫЕ ДОКУМЕНТЫ, ИБО СЛУЧАЕТСЯ, ЧТО СВЕДЕНИЯ, ПОЧЕРПНУТЫЕ ЛИШЬ ИЗ АРХИВА, НЕ ТОЛЬКО НЕ ПОЯСНЯЮТ ИСТИНУ, А НЕРЕДКО ЕЁ ЗАТЕМНЯЮТ»!
И далее:«Выше уже был поставлен вопрос. Как могло случиться, что некоторые постройки, носящие все признаки баженовской руки, до сих пор слывут за произведениями других зодчих, ИНОГДА ЗЛОСТНО, ПО ВИНЕ ЭТИХ ПОСЛЕДНИХ, иногда же просто по недоразумению и стародавней привычке.
Необходимо назвать здесь несколько памятников этой второй категории, издавна считающихся произведениями великого современника, ученика, помощника и друга Баженова, М.Казакова. Отнятие их у человека, являющегося также гордостью русского искусства, ни в какой мере не означает умаления его гигантского творческого наследия.».
Хочу принести свои глубочайшие извинения авторам книги «Неизвестные и предполагаемые работы В.И.Баженова», – М., 1951., на которую я не сослался в своём публицистическом исследовании «О религиозных основах и прообразе архитектурной композиции Большого Кремлёвского дворца архитектора В.И.Баженова». Эту работу помог издать М.Г.Леонов летом 1997 года, за что я приношу ему искреннюю благодарность. Я успел свою работу преподнести Татьяне Павловне Каждан, автору книги вместе с И.Э.Грабарём о Баженове, близкому другу нашей семьи, с которой мы после публикации обсудили некоторые содержательные вопросы моей работы. Я просил Татьяну Павловну простить меня великодушно, и она, конечно, приняла мои извинения. Я пытался Татьяне Павловне объяснить моё восхищение книгой, которую они с Игорем Эммануиловичем Грабарём и с Георгием Ивановичем Гунькиным написали, и, которую я считаю своей настольной книгой. И я не сослался на неё только потому, что она является для меня главной книгой и не только для изучения работ Баженова, но основной книгой по методике изучения архитектуры в целом. Это издание научило меня всматриваться в архитектуру ещё более пристально и ещё более глубоко и внимательно её изучать в натуре. Татьяна Павловна, в свою очередь, сожалела, что Георгий Иванович не дожил до издания моего эссе, полагая, что оно Георгию Ивановичу очень понравилась бы.
Хочется несколько слов сказать о тех замечательных архитекторах и историках архитектуры, которым я успел преподнести свою работу. Я после издания нескольким друзьям нашей семьи подарил свою работу, в частности, Г.Я.Мовчану.
Одно из воспоминаний у меня стоит в ушах до сих пор, поскольку этот звонок был для меня большой неожиданностью, невероятным событием и счастьем. Это было весной 1998 года. Я приехал вечером навестить папу, раздаётся звонок по телефону, я взял трубку, слышу голос Геннадия Яковлевича Мовчана, я, полагая, что он звонит папе, быстро говорю, что я сейчас папу позову, Геннадий Яковлевич, перебивая: «Не надо, я с тобой хотел поговорить». Я не мог поверить своим ушам. Мне звонит Геннадий Яковлевич! Я удостоился такой высокой чести! Невероятно приятно было то, что мне звонит любимый учитель моего старшего брата Юры, и, безусловно, чрезвычайно уважаемый в нашей семье человек и архитектор. Геннадий Яковлевич сказал мне буквально несколько слов, о том, что ему очень понравилась моя работа о Баженове, что он с интересом выслушал её текст, который ему читала вслух его ученица Нина Бахмутова.
Геннадий Яковлевич Мовчан скончался через несколько месяцев, ему было 97 лет!
Мы несколько раз разговаривали по поводу содержания текста с Кириллом Николаевичем Афанасьевым, так же другом нашей семьи – архитектором-практиком, сделавшим жилой дом на Пятницкой улице, 59, работая у И.В.Жолтовского, и ученым, занимавшимся древнерусской архитектурой и советским авангардом. Как он мне сказал, он не увидел в плане Кремля горизонтальной оси.
Я принес в МАРХИ и положил на проектных и исторических кафедрах по нескольку экземпляров книжечек. Зашел на кафедру ГРАДО. Оставил экземпляр с дарственной выдающемуся градостроителю Николаю Николаевичу Улласу, входит Никита Дмитриевич Кострикин. Я ему показываю и дарю свою книжечку и по генплану рассказываю в двух словах о моей гипотезе, Никита Дмитриевич, не задерживаясь ни на секунду, выпаливает: «Так это же просто профессионально!».
Получил положительный отклик от Анны Ивановны Оппочинской, с которой наши родители дружили, поскольку папа был хорошо знаком со студенческих времен с Владимиром Фёдоровичем Маркузоном, её мужем, автором пятого тома Всеобщей истории архитектуры, и который с Анной Ивановной десятки раз бывал у нас дома! Какие это были прекрасные вечера с обсуждением архитектуры и искусства!